Не шутите с корабельной медициной
Сегодняшняя «байка из трюма» посвящена одному такому розыгрышу, доставившему всем причастным немало весёлых моментов, но закончившемуся несколько неожиданно как для разыгрывающего, так и для разыгрываемых. Главный герой этой истории – светлой памяти Юрий Николаевич Романов, капитан 1 ранга в отставке, который в своё время и поведал о ней в книге «Океанская охота».
Первое апреля 1979 года БПК «Зоркий» встретил на рейде Конакри в далёком Гвинейском заливе, в качестве флагманского корабля 30-й оперативной бригады ВМФ СССР. Тогда очередная боевая служба корабля только начиналась, и морякам, недавно прибывшим к берегам Экваториальной Африки, было ещё не до розыгрышей.
Обстановка в районе Гвинейского залива на то время отнюдь не была образцом спокойствия. В 1971 году, столкнувшись с угрозой военного переворота, президент Гвинеи Ахмед Секу-Туре заключил с СССР соглашение о постоянном базировании в столичном порту Конакри отряда советских боевых кораблей. После этого и была сформирована советская 30-я оперативная бригада. Известна фраза Секу-Туре: «Когда я просыпаюсь утром и в окно своего дворца вижу советский Военно-Морской флаг, я знаю, что у меня в стране всё спокойно!» И это были не просто красивые слова: во время мятежа 1973 года именно советский эсминец «Бывалый» по просьбе президента перехватил уходящие из Конакри в Гвинею-Бисау катера мятежников...
Боевая служба «Зоркого» длилась долго: прошла весна, началось и закончилось лето, настала осень, а смены всё не было. Как экипаж корабля, так и находившийся на нём же штаб 30-й оперативной бригады за восемь месяцев уже привык и к местной экзотике, и к распорядку службы. Привычка притупила чувства людей настолько, что никакие внешние раздражители, кроме, разве что, появления в операционной зоне бригады отряда иностранных боевых кораблей, не могли нарушить тягучего, раз и навсегда заведённого порядка. Смена, обещанная через шесть месяцев, постоянно задерживалась: новый штаб бригады, сформированный из офицеров Беломорской военно-морской базы, только вышел из Балтийска на большом ракетном корабле «Прозорливый», и ждать предстояло ещё несколько недель...
Двадцативосьмилетний флагманский минёр 30-й оперативной бригады, капитан-лейтенант Юрий Николаевич Романов, лежал в кресле флагмана на главном командном пункте «Зоркого», изнывая от безделья и скуки. Воздух был насыщен пылью африканского континента, красно-жёлтым налётом оседающей на надстройках, мачтах и палубах корабля. Всё кругом выглядело пыльно-жёлтым — и листва пальм на берегу, и поверхность океана, матово поблескивающая на солнце, и само небо над головой... Это скудное цветовое однообразие, казалось, только усиливает воздействие жары. А жара и духота здесь царили вполне африканские. К раскалённому на солнце металлу было не прикоснуться — на коже ожоги останутся. Кондиционеров на старом корабле не было предусмотрено, а холод-машины не спасали: их усилий едва хватало на обеспечение охлаждённым воздухом средств связи и радиолокации. Обе двери ходовой рубки, выходящие на крылья сигнального мостика, и все иллюминаторы были распахнуты настежь, но и это не помогало поймать слабый горячий ветерок, дующий со стороны берега...
Флагманский минёр, в тот день назначенный оперативным дежурным штаба бригады, фактически остался за главного во всей бригаде. Вышестоящие офицеры по разным неотложным причинам отбыли на берег: кто в советское посольство, навстречу кондиционерам и охлаждённым напиткам, а кто просто на остров Каса с его пляжами. Оперативному дежурному на многие тысячи миль в Южной Атлантике были «подвластны» все надводные силы флота, корабли и вспомогательные суда, находящиеся в портах Гвинейского залива, морская ракетоносная, разведывательная, истребительная и транспортная авиация ВМФ, аэродромные команды, советские пункты материально-технического обеспечения, узлы связи, разбросанные по всему западному берегу Африки... Весьма и весьма внушительно. Только и это сейчас не радовало молодого офицера. Все оперативные дела на сегодня был уже сделаны, утренние телеграммы с докладами в Москву и Североморск отправлены, делать было решительно нечего. Помаявшись в кресле, измученный бездельем капитан-лейтенант оставил за себя помощника — вахтенного офицера корабля, а сам спустился вниз для проверки постов противодиверсионной вахты и бдительности несения службы корабельным нарядом. Затратив на это важное мероприятие час времени и не зная, чем занять себя далее, минёр прошёл по каютам офицеров штаба. Большинство из них либо составляло отчёты за боевую службу, либо просто спало, пытаясь таким образом приблизить радостный момент прихода смены и долгожданного возвращения домой. И только в кормовом блоке кают, где проживала группа медицинского усиления, было подозрительно весело. Вовсю грохотал кассетный магнитофон, купленный по дешёвке в порту эпидемиологом, а вся группа в полном составе энергично перебирала содержимое чемоданов марки «мечта оккупанта», набивая их «колониальными товарами». Медработники азартно делили между собой «презенты», полученные в качестве мзды от капитанов танкеров и частных лиц за военно-морскую медицинскую помощь при борьбе с зубной болью, гнойниками, диареей и мужским «насморком». Дарёного барахла за боевую службу скопилось немало, а доктора явно предвкушали радость от скорого возвращения домой. В расплавленном от жары мозгу минёра возникло нездоровое чувство зависти к загорелым до черноты, весёлым и отоспавшимся медицинским лицам. Проспавшие, как всегда, утренний доклад после ночного преферанса, врачи стали выспрашивать у появившегося минёра, всё ли идёт по графику в плане перехода корабля, везущего смену. Вот тут-то и зародился замысел того, как можно подшутить над корабельными эскулапами... Розыгрыш обещал доставить как самому оперативному дежурному, так и остальным страдающим от скуки офицерам штаба хоть малую толику той радости, которая царила в безмятежной атмосфере медблока.
С этой крамольной мыслью минёр и поспешил в каюту флагманского связиста, Григория Шутурова. Связист, облачённый в «тропическую форму одежды» — застиранные трусы в цветочек — неподвижно лежал на нижней койке, застеленной намоченной под краном простынёй. Взгляд связиста остановился на давным-давно раздавленном и засохшем на подволоке каюты таракане, а весь печально-отсутствующий вид красноречиво свидетельствовал: Григорию так же несладко, как и минёру. Однако, выслушав соображения младшего товарища, флагсвязист ожил. Поразительно, как может преобразить изнурённого долгой службой в тропиках морского офицера неистребимое человеческое желание напакостить ближнему! Скатившись с койки, Григорий, как был, в трусах, рванул в корабельный командный пункт связи...
Вскоре к вернувшемуся в ходовую рубку дежурному прибыл матрос-экспедитор. Запросив «добро» войти и доложить документы, он, расстегнув потёртый ученический портфельчик с диагональной красной полосой и пластилиновой печатью, достал из этого вместилища секретов папку с бланком входящей телеграммы. На бланке была наклеена свеженькая, только что набитая на буквопечатающем аппарате телеграфная лента со следующим текстом:
«Ввиду отсутствия на РКБ «Прозорливый» группы медицинского усиления, смена медперсонала штаба произойдёт в мае следующего года доставкой самолётом».
«Ознакомившись» с телеграммой, удовлетворённо хмыкнув и потирая руки, оперативный дежурный поставил свою визу и вызвал «специалиста» по подделыванию подписей мичмана Тяпкина. Тот не без удовольствия нанёс начальственным почерком, непременно чёрными чернилами, резолюцию от имени комбрига: «Начальнику ГМУ подполковнику медицинской службы Максимову! Довести до сведения состава группы. Составить план мед. обеспечения на следующее полугодие». Добавил неуставное, но душещипательное: «Мужайтесь!» И подпись: «КБ к.1 р. В. Баранник»
Полюбовавшись ещё раз творением коллективного разума, минёр отправил экспедитора с фальшивой телеграммой в кормовой блок кают. Вопль ужаса, постепенно переходящий в непрерывный вой разочарования, был отчётливо слышим в ходовой рубке, несмотря даже на несколько палуб и переборок, отделяющих её от жилого блока. Было ясно, что телеграмма доведена до исполнителя, и смысл её дошёл до самых сокровенных глубин нежных медицинских душ! Минёр ликовал.
Через пару минут весь состав медицинской группы усиления был в ходовой рубке. И, глядя в их лица, отражавшие весь спектр отрицательных эмоций от гнева до скорби и жалости к самим себе, минёр скроил на собственном лице печальную мину и, едва сдерживая хохот, прочувствованно произносил слова сострадания врачам, напоминая им о долге, любимой Родине и священной клятве Гиппократа. Вскоре весь штаб, кроме, разумеется, самих «пострадавших», прознал о розыгрыше и, побывав в медблоке, выразил своё сочувствие докторам. Сочувствующие не преминули, естественно, угоститься чистейшим медицинским спиртом, запасы которого были выставлены убитыми горем хозяевами на стол... Вечером с берега, в своём обычном состоянии «стопроцентной влажности», вернулся командир бригады. Медики, разгорячённые традиционным корабельным напитком под названием «шило», шумной делегацией поднялись к нему в каюту. «Влажность», переполнявшая комбрига, не позволила ему до конца понять смысл сумбурных речей и заявлений обезумевших от горя эскулапов. Он только и смог, что выдавить из себя что-то «об офицерской чести», «верности долгу» и «кому-то ведь надо...», чем окончательно «добил» несчастных.
На следующее утро, когда флагманский минёр сменился с оперативного дежурства, синие от горя и уничтоженного «шила» медики вновь пошли к уже «просохшему» комбригу искать сочувствия и справедливости. Разобравшись, наконец, в их жалобах, тот вызвал к себе экспедитора с входящими телеграммами и флагсвязиста. Последний, прямо глядя в глаза начальнику своими правдивыми голубыми глазами, честно доложил, что никакой телеграммы по дальнейшему использованию группы медицинского усиления на корабле не получали. А всё, что медики говорят — плод их больного воображения. Поменьше загорать надо было, ведь солнечная радиация деградирующе действует на представителей флотской медицинской интеллигенции... С такими выводами комбриг согласился, прыгнул в катер и укатил на берег «решать неотложные вопросы» — навстречу главному военному советнику СССР в Гвинее и его очаровательной секретарше.
«Деградировавшие интеллигенты», несмотря на данное им определение, сразу поняли, «откуда ветер дует», и бросились искать минёра. Деятельный начальник группы быстро организовал облаву. Жаждущие отмщения доктора до зубов вооружились медицинским инструментарием, и, с «шестиведёрными полковыми клизмами, заполненными патефонными иголками» наперевес, цепью пошли по кораблю. От кровавой расправы минёр спасся в погребе реактивных глубинных бомб, на который кое-как ещё работала последняя оставшаяся в строю холод-машина, поддерживающая приемлемые условия для хранения боезапаса. Там шутник и проспал на резиновом коврике положенное после вахты время отдыха.
Карма, однако, настигла минёра на следующий же день: у него разболелся зуб!! Никакие «народные средства» не могли успокоить адскую дёргающую и тянущую боль. Буквально бегая от неё по переборкам, минёр в сотый раз повторял про себя: «Бог шельму метит!» Наконец, утратив последние силы к сопротивлению в неравной борьбе с гордостью и зубной болью, пошёл «сдаваться» в медблок, к стоматологу майору Синякову. При виде перекошенной от боли небритой личности минёра, возникшей на входе в зубоврачебный кабинет, стоматолог расцвёл широкой и многообещающей улыбкой, от которой в тесном помещении сразу стало светло. У несчастного минёра от этой улыбки вспотели ладони и по всему телу побежали мурашки. Доктор же, радостный, как ребёнок, подталкивал пациента к зубоврачебному креслу, торопливо приговаривая: — Вот сюда, вот сюда садись, миленький!.. По елею, струившемуся в голосе врача, минёр понял — пощады не будет! Но что-то делать было уже поздно. От страха всё поплыло перед глазами...
Через некоторое время в медблоке стало тесно. Собралась вся медицинская братия, которая накануне безуспешно занималась «отловом» шутника. Эскулапы удовлетворённо потирали руки, обмениваясь репликами, явно рассчитанными на слух жертвы в зубоврачебном кресле: — Да, тяжёлый случай... Необходимо хирургическое вмешательство... — И непременно через анальное отверстие!.. — Плоскогубцы не забудь простерилизовать... — Зачем стерилизовать? Авось, пронесёт, а не пронесёт, так сотню-другую уколов в живот, и порядок... Хирург Максимов, сделав садистскую гримасу на лице, обронил: — Это будет первый летальный исход в моей практике... А стоматолог долго-долго мыл руки и нарочито медленно, пронося перед носом пациента, опускал в кипящую воду стерилизатора ужасного вида инструментарий, демонстративно щёлкая клещами разных размеров. — Да, — как бы невзначай, задумчиво пробормотал он, — а наркоз-то у меня весь кончился... — А я на что?! — прорычал инфекционист Потажевич, согласно боевого расписания группы выполнявший при операциях роль анестезиолога. И, крепко охватив минёра сзади своими волосатыми ручищами, надёжно впечатал в кресло. От страха даже боль куда-то пропала и пациент начал дёргаться в попытках освободиться, но «наркоз» оказался сильнее. Несчастный смог лишь возопить, в ужасе позабыв даже имя благородного Гиппократа: — А как же клятва Ипполита!?!.. Ответом на это была крепкая рука стоматолога, разжимающая челюсти пациента, и визг разболтанной доисторической бормашины...
Поквитавшись с обидчиком, на другой день уже безо всякого ритуального действа, суеты и боли, флагманский зубодёр удалил мышьяк и закончил восстановление минёрского зуба. К слову сказать, восстановил качественно, с надёжной чешской пломбой, простоявшей ещё не один десяток лет. Минёр, капитан-лейтенант Юрий Романов, с тех пор ещё немало ходил по океанам, сам командовал и кораблём, и отрядом боевых кораблей, вышел потом в запас в звании капитана 1 ранга, на любых должностях нисколько не утратив своей любви к приколам и розыгрышам всякого рода... Однако врачей он при этом никогда больше не задевал.
См. также
- Сачок
- Патрульный крейсер Linga
- Бой подводной лодки и дирижабля
- Катер-танк
- Летающая подводная лодка
- Правильный вопрос
- Пираты Южно-Китайского моря
- Трап Ельцина
- Работа с личным составом
- Корабельный тормоз
